Ярослав Гжендович «Поцелуй Луазетты»

Автор соединил в одном сюжете историю французской революции с её гильотинами, изуверства и эксперименты барона над жителями, тайны замка, мистическое видения палача. Такая смесь увлекает. Финал вроде и логичен, и вроде нелогичен. Хотя можно быдло бы и ожидать -столкнувшись с самим Злом можно поехать рассудком.

Но одна мысль автора меня затронула — и ранее она меня интриговала- но здесь он дал гипотезу , совпадающую с моей. Поясню — смертная казнь ускоряет реинкарнацию Зла в человеке, оно не излечивается и восстанавливается с рождающимся ребенком. Лучше держать преступника в пожизненном заключении, увеличивая срок возвращения Зла и дожидаясь полного раскаяния человека. Недаром смертная казнь отменена во многих странах мира. А причина реальная- вот она.

Противно и нет, не интересно. Французкая революция, казни, влюблённый в кровавое сумасшествие палач и маньяк-исследователь, чьё кровавое увлечение способно шокировать даже видавших виды врача и солдат.

Всё новые грани зла. Зло в чистом виде. Чем дальше, тем хуже.

Это уже не атмосферность, это перебор.

Разумеется, на мой вкус.

Не пойму чего народ так распереживался. Простенькая история с аллегориями. Ну бегает во время французской революция девица в колпаке так называемая «свобода» она же Марианна, она же символ равенства-братства и отрубания головы. Большой террор все-такое. Ну да палач верит что эта девка к нему является и как-то связывает это дело со своим орудием казни. А оставшись без работы впадает в депрессию и усекает голову сначала женушке а потом себе. Если отринуть мистику, то на пару с бароном они просто психи, поехавшие на волне кровищи, что развели господа революционеры. Но с мистикой получается прикольней. Мол существует некое Зло которое кормится с человеческих преступлений и словно вымпел переходит к тому кто зарежет больше народу. От чингисханов к робеспьерам и гитлерам, а при отрубании бошки очередному маньяку делается только сильнее и насилием эту проблему не решить. Что-то конечно в этом есть, вот только долгий это очень путь убеждения и случаются рецидивы — когда целый народ вдруг решает поступить с другим по библейски, то есть вырезать до седьмого колена. Впрочем Гжендович никаких решений и не предлагает просто сокрушается что люди вокруг какие-то злые и наверное луазетта гадит.

Палач во времена Великой Французской Революции и Террора казнит среди сотен невинных одного аристократа, которого по праву можно назвать исчадьем ада, понимая, что всемирного зла невозможно ни искоренить, ни даже уменьшить, уничтожив физического носителя.

Противно, но интересно. Тут нет противостояния добра и зла, даже нет противостояния зла и зла. Сумасшедший палач, который стал таким из-за своего дара или работы, сумасшедший барон, который предыдущая реинкарнация доктора Менгеле, сумасшедшая Луазетта, которая просто сумасшедшая, все они мерзкие отдельно и вместе. Каждый из них творил зло в свое удовольствие, просто потому что такой он есть. И хорошо, что в рассказе нет никаких оправданий или попыток выставить их действия в благородном или привлекательном свете. Сочувствия не вызывает никто, ну кроме жены Дюрвиля разве что. Допускаю мысль, что

Очень атмосферный готический рассказ о временах, когда и зарождалась готика. Плюс несколько жанров органично вплетенных в единую историю — мистика, исторический детектив, триллер о маньяке. Напомнил мне о хорошем французском фильме тех же времен — Братство волка. Если у Гжендовича это обычный уровень письма крайне жажду продолжить знакомство с ним.

Хотелось бы еще две вещи отметить. Пристрастие польских авторов к жестокому натурализму. Откуда бы это?

И — впервые рассказ был издан в антологии о палачах и их жертвах. Нам такие издания и не снились. У нас все попаданец на попаданце сидит и попаданцем погоняет.

Сильный рассказ. и при этом весьма многоплановый. Это и история о множестве ликов зла, о зле как , грубо говоря, индивидуальном, так и вполне массовым, социальным. Это и детектив о поиске носителя такого вот индивидуального зла. это и срез жизни тогдашнего общества в эпоху захватившего их кровавого безумия. это и притча. и страшная, страшная сказка.

ну а ещё рассказ сей не может не вызвать из глубин памяти тени романов Марка Алданова («Мыслитель») и одного из самых страшных рассказов Рэя Дугласа Брэдбери.